«Городской конструктор» публикует отрывок из интервью.
Нью-Йорк 1970-х был не таким уж приятным местом: высокая преступность, плохая экология, ужасное уличное движение. А еще в городе не было лавочек, потому что считалось, что их тут же займут бомжи и наркодилеры. Тогда несколько молодых белых американцев решили хоть как-то изменить ситуацию и создали Project for Public Spaces — одно из первых бюро, которое занималось улучшением общественных пространств.
Ему удалось сделать несколько крупных проектов для города, в том числе площадь перед Рокфеллеровским центром. Сейчас PPS занимается проектами по всей стране, да и за пределами США, а кроме того, проводит тренинги для рьяных энтузиастов (zealous nuts). Во многом PPS для Америки достаточно левацкая организация, ориентированная на работу с сообществами.
Несмотря на диплом МАРХИ, я не занимаюсь сейчас архитектурой в традиционном смысле этого слова, скорее — «программирую» пространства. Когда кто-то подается на грант, мы приезжаем в город, смотрим, что это за парк, что там делают люди. После этого обучаем волонтеров, как собирать информацию и работать с жителями. На основе полученных данных вместе с инициативной группой составляем план: продумываем не только то, как будет выглядеть парк, но и что в нем будут делать люди в разное время года.
Один из таких проектов начался, когда город Портлэнд в штате Мейн решил продать маленький парк соседнему отелю, потому что на его содержание не было денег. Тогда жители близлежащих домов вспомнили, что у них вообще-то есть парк. Они объединились и подали в суд на город за то, что он пытался продать публичную собственность без проведения слушаний. Закончилось это референдумом, который расколол сообщество горожан надвое: половина людей была за то, чтобы не тратить налоги на парк — все равно у каждого есть свой двор; другая половина — за то, что общественное пространство нужно сохранять. В итоге группа за парк выиграла и даже сумела подружиться с отелем, который выделил им деньги на поддержку летней программы, хотя изначально хотел застроить этот участок. Потом эта группа подала заявку на наш грант, получила его, и теперь это маленькая площадь, на которой утром проходит йога, днем продают еду, а вечером устраивают концерты.
Тут надо понимать, что в Америке люди ходят на общественные слушания и осведомлены, что можно сделать со своим районом, где взять на это деньги и как их будут тратить. Здесь отнюдь не так сложно усадить представителей разных профессий за один стол, наладить дискуссию, дать им карту, спросить, что бы они хотели делать в своем парке, и их уже не остановить.
Многое из российского опыта вступает в противоречие с местными реалиями. В России всю жизнь я жила в городе с многоквартирной застройкой, ездила на общественном транспорте. А на среднем западе, где у всех машины и частные дома, когда такое пропагандируешь, тебя воспринимают как левого маргинала.
При этом я не думаю, что тот опыт, который накоплен здесь в плане организации территорий и общественных пространств, напрямую применим в России. Первое, что дала понять учеба в Америке, — это то, что многие американские идеи в принципе не стоит использовать, те же коттеджные поселки, куда слишком дорого проводить инфраструктуру, или торговые центры, высасывающие жизнь из спальных районов.
В Штатах еще до начала проекта ты можешь предугадать все сложности: получишь ли поддержку от жителей, как осветишь в медиа, как договоришься с чиновниками. Это не значит, что здесь никто не ворует и не берет откаты. Часто, когда общаюсь с горожанами, оказывается, что их мэр или главный проектировщик уже сидит в тюрьме.
В России, думаю, еще 10-20 лет должно пройти, чтобы мы начали заниматься общественными пространствами в полном объеме и по всей стране: у людей должен накопиться денежный капитал, который они смогут вкладывать в улучшение общих пространств, да и сама городская жизнь должна измениться. В Нью-Йорке 40 лет назад было все то же самое. Пока для России урбанистика — модная хипстерская тема, а в США заниматься этим не так модно. Здесь уже 50 лет при каждом крупном университете есть департамент, который исследует проблемы городского планирования.
Я так и не встретила у американцев понятия hipster urbanism, да и просто urbanism никто не говорит, вместо него есть urban planning. Зарплата начинающего «урбанплэнера» — 45 тысяч долларов в год. Главного «ситиплэнера» в небольшом городе, где много работы, — 150 тысяч. Это меньше, чем у хорошего врача, зато у тебя нормированный рабочий день и вроде бы меньше стресса. В общем, средняя зарплата среднего класса.
В России современная школа урбанистики появилась всего несколько лет назад, так что пока хочется обсуждать протяженность велодорожек, а не то, куда сливают отходы. Должно пройти какое-то время, и этот перекос уйдет.
КАК ТЕСТИРОВАТЬ ОБЩЕСТВЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО
Project for Public Spaces разработали несколько простых методов, которые можно использовать, чтобы протестировать и улучшить площадь, парк и любое другое общественное пространство. Для этого не нужно сложной техники, только немного времени и людей:
1. Чтобы выяснить, как люди используют и как могли бы использовать место, мы проводим серию наблюдений:
—
Картографируем поведение людей (behavior mapping). Для этого карта исследуемой площади разбивается на функциональные зоны. Параллельно ведется таблица, в которой каждые полчаса фиксируется, сколько людей в каждой зоне и чем они занимаются. Например, люди могут использовать ситибайки как скамейки. Или середина площади может пустовать, потому что все стараются спрятаться от солнца под тентами. Если вести такую табличку достаточно долго, можно понять, какие элементы нужно добавить или изменить.
— Параллельно с этим проводятся серии коротких интервью. Основная цель — понять, откуда люди пришли в это пространство, живут ли они рядом, или приехали специально, что они здесь делают, что хотели бы улучшить и интересно ли им поучаствовать в этом. Интервью максимально простые, чтобы можно было сравнивать по проектам.
— Если нет волонтеров, которые будут заполнять таблички и брать интервью, можно договориться с соседним зданием и поставить там timelapse-камеру. Она будет снимать площадь через равные промежутки времени и поможет сделать такую же карту площади.
— Бывает, что людей вообще нет, и снимать или опрашивать некого. В таких случаях считают пешеходов на соседних улицах, витрины магазинов, двери — входы на площадь. Возможно, на нее просто сложно попасть. Тогда проблему надо ставить не только в общественном пространстве, но и вокруг него.
2. После наблюдения общаемся c владельцами близлежащих зданий и теми, кто в них живет и работает. Мы стараемся собрать всех этих людей хотя бы на час и проводим воркшоп, который называется placegame. У людей есть интуитивное понимание того, что им надо, и мы помогаем им структурировать и сформулировать идеи. Мы выдаем им карты исследуемой площади, и они по группам смотрят разные ее кусочки, отвечая на вопросы: чего здесь не хватает, что бы они хотели там делать, какие местные таланты могли бы оживить это пространство — у кого-то есть друг с кофе-киоском, в соседнем здании бабушка вяжет носки и могла бы их продавать.
3. Сделав все наблюдения и пообщавшись с местными жителями, нужно суммировать эти знания в план. В нем должно быть указано не только то, что нужно изменить сейчас, но и то, как люди будут использовать это место через год. Можно поставить стулья, скамейки, покрасить все в белый цвет. Но кто будет дальше поддерживать это и как сделать пространство не только экологически, но и экономически рентабельным? Даже небольшой площади нужен свой бизнес-план: каждый сезон можно проводить столько-то мероприятий, партнеры за это заплатят столько-то денег. Благодаря этому сформируется фонд, который можно потратить на стулья и еще на что-то. Если нет такого плана, каждая заинтересованная сторона будет тянуть в свою сторону.
Читать интервью полностью.
Материал и иллюстрации предоставлены институтом «Стрелка».
Фотографии: flickr.com, Lew Kampel, Сhris Ford, vintag.es.