Как пермская электронная музыка изменилась за 20 лет

Совсем скоро — 7 ноября — стартует фестиваль «Пермская волна». В этом году событие посвящено электронной музыке. Такие течения, как ambient, noize, experimental electronica и др. еще с конца прошлого столетия имеют прописку и в Перми. Уже тогда из домашних студий и клубов доносилась атмосферные, индустриальные и космические импровизации.

По мнению Романа Снегирева — участника одного из знаковых в ту пору проектов «Пеликан принял Люминал» — это был особый пространственно-временной континуум. Тяга к экспериментам и огромное желание высказаться при помощи музыки рождали честное творчество.

На «Пермской волне» Роман выступит с новым проектом под названием «Jackie Komutatsu». Мы решили поговорить с ним о том, как много изменилось за 20 лет существования электронной сцены в Перми. История всегда нагляднее, если рассказывать ее на фоне конкретных личностей. Поэтому начнем с начала:

Как и когда музыка появилась в твоей жизни?

Музыку я вообще в жизни не выбирал, она сама заиграла у меня в голове года в 4. В семье не было музыкантов, поэтому я был этаким птенцом, выпавшим из гнезда. Мурлыкал что-то себе под нос, родители думали, что это из мультиков, а потом стали понимать, что мурлычу-то с умом. Лет в 5-6, наверное, я в ультимативной форме заявил, что пойду в музыкальную школу. Цель была совершенно конкретная — достать из головы то, что там звучит.

На каком инструменте состоялся музыкальный дебют?

Это был класс пианино. Но мне немного не повезло с учителем. Мы с родителями жили на севере, там не оказалось человека, который мог в ребенке разглядеть готовую музыку. Меня начали, естественно, учить всем этим дурацким штучкам... В общем, учился, пока не овладел техниками, которые помогли воспроизвести то, что в голове играет. После школы не было понимания, куда двигаться дальше, но желание продолжать заниматься музыкой осталось.

Ты не в Перми родился?

Моя школьная жизнь прошла на Чукотке. Но там я надолго не задержался, мои родители геологи, поэтому мы постоянно путешествовали. С детства у меня ощущение, что мир очень большой и разный. Я понимал, что не привязан к одному месту. В Пермь я приезжал к родственникам, но мне здесь никогда не нравилось.

Почему?

В Перми отчаяние, по-моему, особенное. Мне все время было жалко этих пацанов дворовых, потому что они сидели в рабочих кластерах, жили другой жизнью, которой я совсем не жил. С ними было прикольно в какую-то секунду, но я понимал, что они в клетке. Их мир формируется вот так, им из него никуда не вырваться уже, потому что ни у родителей, ни у них самих нет возможности.

А как получилось, что здесь осел?

В Перми осел, потому что поступил в институт искусств и культуры. Ехал в трамвае, увидел объявление, подал документы.

Тогда и началась электронная музыка? Кстати, в описании твоего первого проекта («Пеликан принял Люминал») встречается термин «ландшафтная электроника» - что он означает?

Музыкальные опыты начались как раз тогда, в институте. Электронная музыка появилась, когда технологии стали позволять захватывать звуки извне. Все это шло одновременно с узнаванием материала мирового. Концептуальная музыка, связанная с шумом, а не звуками давала простор для творчества, эксперимента. А ландшафтная электроника... Мы долго думали, в какие рамки можно поставить все это экспериментаторство, пришли к выводу, что не вписываемся ни в одно течение из существующих. И вообще, не хотелось быть группой, которая играет в каком-то определенном стиле. Все время получалось так, что мы занимались контактной импровизацией в музыке. Потом поняли, что больше всего это напоминает именно ландшафт. Звуковые поля, которые можно облечь в разную ритмику и стилистику.

Были ли переломные моменты, когда казалось, что музыка — это несерьезно и ненадолго?

90% людей, которые приходят в музыку в свои 16-17 и до 20 — приходят постоять красиво на сцене. С музыкой нет ничего общего. Они могут владеть инструментами, они могут записывать песни, которые не останутся ни у кого в памяти. Это будет трэш-угар на одну секунду... Потом все наигрались, побросали, время прошло - все пошли работать туда-сюда. Это хорошо, это прекрасно, но я другой. Всегда знал, что выхожу на сцену не потому, что нравится красоваться там, хотя в этом моменте, конечно, тоже есть много всего — понятное дело. Но у меня другая мотивация.

Бывали периоды, когда не было возможности играть, бывало осознание того, что музыки очень много и зачем вообще этим заниматься? Иногда бывает паника от того, что 8 миллиардов живет, с каждым годом множится.... Огромное количество людей получило возможность каждый день довольно качественно создавать мимолетный шум. А другие люди подхватили и решили этот шум продавать, нести дальше, навешивать на него рекламы, устраивать мероприятия. И все это превращается в лавинообразный поток, с которым справится невозможно, а сути в нем никакой нет. До тех пор, пока ты не начинаешь самостоятельно вот это все выгребать, находить один алмазик, другой алмазик... Они и являются самыми важными, искренними, через них передачу чувствуешь. Когда я сталкиваюсь с хорошей музыкой, чувствую — вот человек разговаривает с Богом. Мы на одном языке говорим.

Я для себя решил, что музыка — это мой способ разговаривать с Богом, поскольку в жизни именно эти диалоги для меня являются самыми важными и ценными. Я не могу без этого жить, могу, конечно, от этого отходить: все-таки есть мир людей, периодически играешь в какие-то социальные игры, но всегда возвращаешься к музыке. У меня никогда не стояло вопроса — закончится ли это вообще? Это никогда не закончится.

Для творческого человека важно, чтобы в жизни периодически появлялся вызов — трудная ситуация. Иногда люди сами себе ее создают, иногда — так складываются жизненные обстоятельства. От ответа на этот вызов зависит продолжение творческого пути. Можешь рассказать о самых важных вызовах, которые повлияли на тебя и твою музыку больше всего?

Здесь определенный механизм существует, потому что самые крутые вещи происходят тогда, когда ты находишься на краю, почти в пропасти. В эти минуты самое лучшее творчество случается, самое честное, самое глубокое. Все становится очень просто, четко, чувственно. Я вроде бы такой человек, который старается сильно все это не показывать, с другой стороны — сам специально ищу крайности — ситуации, в которых ты острее чувствуешь. Очень люблю гулять ночью, в каких-нибудь таких местах, куда нормальный человек не пойдет. Не то, чтобы играю с судьбой, но все же интересно чувствовать не так. Очень много информационного шума, который мешает, а ты все время должен быть чуть-чуть дальше, чтобы понимать мир.

Надо быть всегда немножко голодным, должно быть отчаяние какое-то. Не параноидальное отчаяние, а правильное отчаяние. Потому что все наносное тут же отпадает, тут же видишь бессмысленные вещи вокруг себя. Остается суть, эта суть... Если человек ее в творчестве передает — вот оно, прямое попадание.

В любой мелодии содержится информация, даже если слова отсутствуют, но почему ты все-таки сделал выбор в пользу электронной музыки, где текста в самом очевидном проявлении зачастую нет?

Самые важные вещи всегда выражаются в простых формах. Порой сидишь в обществе буддистов... Они там что-то бормочат, бормочат, а ты вообще не понимаешь, чего они там бормочат, а главное — зачем? А приходишь к какой-нибудь бабушке, она наливает чайку и говорит: «Хлебчик намазать тебе?». И ты вдруг видишь, что энергии в этой фразе гораздо больше, чем в многочасовом бормотании.

Я не хочу выдумывать громоздкие тексты. Если что-то рождается, то всегда спонтанно и независимо от тебя. Откуда-то приходит. До сих пор бывают моменты, когда играю-играю, вдруг возникают в голове четыре фразы, я их тут же вставляю. Как правило, это нечто абстрактное, но ты точно знаешь, о чем. Когда много музыки слушаешь, часто ведешься на что-нибудь. Да, сделано грамотно, да, вроде фишка какая-то понравилась, начинаешь вникать — а ничего не цепляет, кроме оформления. Эдуард Андриянов (пермский музыкальный продюсер — прим. ред.) полгода назад, послушал что-то из моего, долго на меня смотрел, как удав, а потом спросил: «Об чем песня-то?». Это был очень крутой вопрос.

Мне еще очень многому учиться. Но почему-то есть такое ощущение, что я не первую жизнь живу. Очень многие вещи я знаю сразу, нет необходимости в долгих поисках. Я писал в юности, даже книжка какая-то самоиздатовская была, стихов много, прозы. Короткая проза, несколько предложений, рассказ или просто мысль. Лет через пять, забыв совершенно об их существовании, наткнулся... Господи, совершенно нереальный человек писал какой-то! Откуда я знал-то все это? Я понял, что я — не просто образ, не просто человек в кепке, который что-то там делает, я гораздо шире. С каждым годом слов все меньше и меньше, зато они становятся точнее. Уже не хочется браться за то, что не имеет смысла. Не прощу себе, если подойду к финишу своей жизни с ощущением лжи: играл в позиционирование, в семью, в детей, в то, как должно быть. Ну что это такое? Фу! Зачем? Тебе для чего дали эту жизнь? Для того, чтобы ты дошел из точки А в максимально верхнюю для себя точку. Чтобы был какой-то труд, ответы на вопросы: что ты? для чего жил? Не ради же вот этих рефлексов! Мне кажется, любой человек должен об этом задумываться. Музыка помогает это донести до людей. Когда нет слов, когда не знаешь, как сказать, включаешь тот трек, в котором точно есть эта информация.

Вот это осознание, связанное с творчеством, когда ты людей пытаешься вытянуть на уровень выше — это главное, а не сам текст. Нужно знать о том, «об чем песня».

Получается людей вытянуть? Для человека, который слушает электронную музыку сегодня — это фон, аккомпанемент в бытовой жизни? Или все же возможность оказаться в другом пространстве, где-то за задворками сознания?

В лучшие годы «Пеликанов» это был как раз выход за задворки сознания. Потому, что был период эмбиента, шумовой музыки, люди частенько попадали во все эти звуковые потоки, цеплялись за новое. Я видел. Сейчас, конечно, балаган какой-то на уровне дискотек.

Иногда непонятно, за что держатся в этом городе. Одна из причин, по которой здесь не очень интересно, заключается в том, что люди не раскачивают энергию. Она не обновляется, она гаснет, остается минимальной как прожиточный минимум. Из чего ты получишь желание действовать? Музыкантов в Перми много, город миллионный, людей много, но нет площадок и нет комьюнити, которые вокруг себя аккумулировали бы.

Комьюнити нет, потому что нет площадок? Или наоборот?

Есть в этом какая-то провинциальная история. При наличии людей и ресурсов — давно уже должна образоваться площадка, по идее. Но всем же важнее покрасоваться друг перед другом, поговорить о том, кто лучше, кто хуже. А когда доходит дело до продукта — музыкальные люди очень часто отворачиваются и уходят. Удовольствие получают только от процесса создания, от разговора с самим собой. Концерты и реклама альбомов считаются вещами второстепенными. Никто не видит смысла. Возможность зарабатывания здесь денег кажется сомнительной. О чем говорить, если город сложился из нескольких деревень благодаря заводу.

Мне очень хотелось бы, чтобы люди побольше ездили, напитывались энергией. Не хочется говорить: «Вот там в Европе...». Но там действительно больше происходит. Больше движения. Даже в Украине. Украинцы более музыкальны, чем мы. А в России поэт — самое главное. В России всегда важнее было слово. За исключением вот этой могучей кучки - Чайковского и Ко. Но первоисточник музыкальный, так или иначе, приводит нас к европейцам. К тем же британцам, итальянцам, которые строят сложнейшие вещи, ведь они живут уже в этой музыке пару веков. Чувство другое имеют. А у нас здесь леса были непроходимые — стремление к спокойствию и умиротворению в ментальности прошито. Не хватает нам желания двигаться, экспериментировать, поэтому мы по умолчанию копирайтеры.

При этом, мне нисколько не хочется быть этим брюзжащим человеком. Пермь мне дала людей. Чем она хороша — так это людьми. Пусть и не частыми.

Но хоть какая-то перспектива у музыкальной Перми есть?

Мне кажется, что поля эти озимые, там что-то готовится, давно уже где-то внутри пляски Вельзевула происходят. Оно еще только формируется. Мне очень интересно посмотреть, как это будет. Я не то, что не верю в это, я наблюдаю, я являюсь какой-то частью, которая вкладывает в это. Это процесс, который страшно сглазить. Как правило, боюсь о таких вещах говорить, просто делаю, что должен.

Мне интересно, если все это мы раскачаем на «Пермской волне», где-то еще... Будет ли жить этот четко зафиксированный кластер? Не исчезнет ли после ухода из него основополагающих людей? Если мы запустим это... Я даже не знаю - что «это». Энергетический комок?

В общем, если появится что-то притягивающее людей в Перми — буду счастлив. Любое творчество должно дарить ощущение, что ты что-то сделал важное. Можно лечь и умереть в момент полного счастья. Я думал о том, как люди умирают. Уйти без страха, боли и страданий получится только если у тебя это ощущение есть.

В предыдущих интервью ты говорил о том, что во времена «Пеликанов» у вас с единомышленниками было место в Курье, где был космос, особый пространственно-временной континуум. Что из себя предсталяет проект Jackie Komutatsu, в какой атмосфере существует?

В 90е, во времена «Пеликанов», я не думал, где мне играть, не думал ни о видео, ни о сайтах, все это рождалось само собой, потому что вся эта группа была занята одним делом — каким-то особым театром. Играли, не понимая что. На эмоциях, обрывках, ассоциациях. Из-за этого люди и ценят всю ту историю. Было очень много моментов экзальтации, когда ты можешь взять микрофон и неожиданно наговаривать длинными литературными пластами, которые у тебя из подсознания летят. Алхимия. Я сейчас хочу вернуться к тем состояниям. Мне надо овладеть звуком настолько мощным, чтобы из этой алхимии сварить суп серьезный. Если до этого был компотик, то сейчас хочется сварить борщеца. И это уже будет Jackie Komutatsu. Я уже напридумывал фокусы разные, чтобы все получилось. Но фокусы фокусами, а «об чем песня-то»? Есть ощущения, что могу сделать нечто грандиозное. Хорошее чувство! Вся жизнь еще впереди, есть, чему учиться.

Проект «Пермская Волна» является победителем XVII городского конкурса социально значимых проектов.

Вопросы задавала Евгения Теленкова

Фото: Анастасия Юргутите